Операция продолжается. Хирург Александр Образцов прошел Афганистан, две Чеченские…

Александр Образцов согласился дать интервью для «Всей Твери». Убедили родные. Сам не хотел: о чем говорить-то? Слова – это не его. Да и зачем? «Мы хотим показать человека дела и чести, достойного уважения, пример, на который можно равняться», – объясняю. «Моя жизнь – обычный жизненный путь. Не знаю, кому это нужно», – сказал он в конце нашего разговора. Но признаюсь: после беседы я по-новому посмотрела на себя и свои проблемы.

Биографическая справка

Для начала – краткая справка о нашем собеседнике. Александр Викторович Образцов родился в Ржеве. По окончании школы поступил в Калининский медицинский институт. После 4 курса выбрал для себя военное направление и продолжил учебу на военно-медицинском факультете Горьковского медицинского института, который окончил в 1984 году. Там же прошёл клиническую ординатуру при кафедре военно-полевой хирургии. Дальше была служба в далеком Забайкалье.

1987-1988 годы – Афганистан, где и получил орден Красной Звезды… С 1990-го продолжил службу в военном госпитале им. А.А. Вишневского в Красногорске, которая длится более 30 лет. 17 из них возглавлял Центр сосудистой хирургии госпиталя. Участник обеих Чеченских войн. Врач высшей категории, кандидат медицинских наук, имеет более 100 научных публикаций. Указом Президента РФ в 2013 году присвоено звание «Заслуженный врач Российской Федерации».

Ржев

– Александр Викторович, у Вас биография, очень насыщенная испытаниями. Некоторым людям приходится преодолевать трудности, кто-то выбирает их сам. Вы к какой категории относитесь?
– Никогда не расценивал определенные периоды своей жизни как трудности. Родина призывала, я отвечал: да.

– Тогда сначала о родине, о малой ее части, которая много значит в жизни каждого – где человек появляется на свет. Вы ржевский. Как думаете, Ржев отразился в Вашей судьбе? Повлиял на формирование Вашей личности?
– Однозначно, родной город очень много дал. Здесь была трудная, но счастливая жизнь. Какими словами это выразить? Воспитание, отец… Он был малолетним узником концлагерей, угнанный с матерью и братьями из Ржева. Поэтому в нашей семье эта тема всегда озвучивалась, история почиталась. Во Ржеве люди разные, но в основном крепкие. К тому же Ржев – это детство, мама… Мои родители – удивительные люди, я им очень благодарен…

Экстремальное овладение профессией

– Вы выбрали одну из самых гуманных профессий и поступили в Калининский мединститут. Затем решили специализироваться на военном направлении. Почему? Не казалось тогда, в стабильное мирное время, что это не очень актуально?
– Врачом хотел стать с 8 класса. Но я бы не сказал, что была какая-то военная целеустремленность. Мне казалось, что на гражданке многое зависит не от тебя самого, а военному врачу проще проявить себя. Первый врачебный опыт я получил в Забайкалье. Это была настоящая школа жизни, очень тяжелая. Я был врачом общего профиля, официальная должность называлась: начальник медицинского пункта полка. Приходилось работать с раннего утра до позднего вечера практически без выходных. И здесь я быстро стал настоящим врачом. В других условиях это заняло бы больше времени. Я выбрал для себя хирургию. Прошел интернатуру, делал операции.

– Когда я училась в школе, к нам приходили ребята немногим старше нас, из Афгана. Нам они представлялись романтическими героями. Кто-то говорил, что отправлялся туда за боевой романтикой. У Вас как было?
– Никакой романтики. Просто делать дело. Я хотел стать хирургом. В Афганистане я им стал гораздо быстрее, чем где бы то ни было.

Афганские эпизоды

– Есть такой экспресс-метод обучения плаванию – выкидывают человека на середине реки. У Вас подобное произошло, только с работой. Вы были закинуты в Забайкалье, Афганистан. Выплывали. Скажите, что Вас на той первой Вашей войне поразило больше всего?
– Мужество наших солдат, их выносливость. Впрочем, как сейчас.

– И Вы были таким же.
– Да. Но мне было уже 27 лет, а ребятам – по 18. Был ли я для них авторитетом? Не знаю. Но точно они очень внимательно слушали, когда я инструктировал по медицинской помощи перед боевыми выходами: как наложить жгут, повязку, чтобы спасти себя, сохранить конечности.
Я служил в батальоне специального назначения. Раненых было много. Их привозили на вертолетах – вертушках. Меньше, чем сейчас, но достаточно много. Были и очень тяжелые ранения.

– А с местным населением как отношения выстраивались? Помогали Вы им как врач?
– Конечно, у нас гуманитарные приемы были, в день по очень много человек принимали. Мы оказывали помощь всем. Трубкой их слушаешь, мазями болячки обрабатываешь, таблетки раздаешь. Всегда у нас вереница афганцев стояла. При этом все говорили, что днем они друзья, а ночью могут стать врагами. Но это нам не мешало. Лечили их безбоязненно. Помню, например, пацанчика одного. Мальчишке 5-6 лет духи прикладом две стопы раздробили. Его привозили постоянно к нам, перевязки делали. И сами мы выезжали туда, в Лашкаргах на гуманитарные приемы.

– А климат Афганистана, его природа – жара, пустыня – как это выносилось?
– Да никак. В молодости все абсолютно нормально переносилось. Это сейчас вспоминаю, что, наверное, было сложно. Сложно. Голая пус¬тыня, пески и солнце. Жара страшная... А тогда – легко, вперёд и всё. Но особенностью Афганистана была и тяжелейшая санитарно-эпидемиологическая обстановка. За годы конфликта тысячи советских военнослужащих перенесли гепатит, тиф, другие инфекционные заболевания. В значительной степени эта печальная статистика была связана с качеством питьевой воды.

– Часто ли вспоминаете? Рассказываете другим? И хотелось бы что-то забыть?
– Вспоминаю часто. Но ни с кем не общаюсь на эти темы. Не люблю. И сейчас говорю с Вами по просьбе родных. А забыть – нет, конечно, не хочу. Афганистан – это самые яркие эпизоды в жизни. И потому что это молодость тоже. Там происходило определенное становление человека, обреталось понимание жизни.

– А можете какую-нибудь ситуацию описать? Когда было особенно страшно?
– Там почти каждый выход был страшный. Для меня. А многим солдатам, которым по 18-20 лет, командирам групп, которым 20-23, хотелось повоевать. Как раньше в детстве играли в войну, так приблизительно они относились и к этому. С мальчишеским азартом. Готовность воевать у них максимальная была. Я считал их безбашенными. Страшно было, когда они погибали.

– Вы старше, Вы врач, такого мальчишества не разделяли. И тем не менее удостоены высокой боевой награды – ордена Красной Звезды. Она дана за какой-то конкретный эпизод? Расскажите, пожалуйста.
– Вы что, об этом будете писать? Ну, если коротко. Наша группа расположилась на привал перед ночевкой. На дозоре сидел солдат-срочник. Сообщает командиру: там какие-то люди идут. А какие люди могут идти, кроме духов? Я к нему побежал, на высоточку маленькую. И мы вдвоем заняли передовую позицию. Когда я перед собой увидел цепь необъятную духов, то со всеми родными мысленно успел проститься. И мы с этим парнем сдерживали наступление, пока наши перегруппировались в стратегическую позицию. Солдат-срочник погиб. Получается, мы помогли выиграть время для наших.

– Такой короткий эпизод. Который всю жизнь вобрал. А родные Ваши в это время думали о Вас, ждали. Сколько у них было переживаний! Удавалось их успокаивать и связь держать более-менее регулярно?
– Да, конечно. Писали письма. Самое желаемое и дорогое – это получить письмо из дома. Я уехал в Афганистан через несколько дней после рождения дочери. Безусловно, для семьи это было испытание. Родители до сих пор хранят мои короткие письма. Часто удавалось написать только несколько слов на обороте фотографии.

Госпиталь

– Афганистан завершился в Вашей жизни. Хотя, конечно, продолжается: Вы носите его в себе. Что было потом?
– Ординатура, клиническая ординатура тоже в Горьком. И потом уже госпиталь Вишневского. Всего я в нем проработал больше 30 лет, из них 17 лет возглавлял Центр сосудистой хирургии.

– Эту работу по сложности и по тому, какой она отдачи требует, можно ли сравнить с теми боевыми годами?
– Никак не сравнить. Другое. Это ответственная и максимально профессиональная деятельность, требующая высокого уровня компетентности. Мы проводим очень сложные операции. Общаемся с коллегами из московских институтов, областных больниц, встречаемся на конференциях. Не только по моей специальности, а вообще по многим. Госпиталь – это очень серьезная организация, очень профессиональная. Требуется постоянное совершенствование.

– Был перерыв на Чеченские кампании, которые тоже мимо вас не прошли. Тоже Родина сказала: надо. И теперь уже война велась внутри страны. Для Вас, как для участника, она отличалась от Афганистана?
–Да, многое было непонятно. Оба раза я работал в госпитале Владикавказа. Поток раненых был не каждый день. Но выпадали и жуткие периоды. В основном минно-взрывные и пулевые ранения. Но сейчас гораздо сложнее.

– Вы продолжаете работать в госпитале. И можно сказать – Вы опять на войне.
– Да, всё серьёзно и трагично. И каждая война всё хуже и хуже. Афган был почти детский лепет, можно сказать. В госпиталь попадают бойцы с тяжелейшими ранениями. Сейчас мне поручают самые сложные операции. Либо помогаю более молодым врачам, ассистирую им, подсказываю, как делать.

– Сколько часов без перерыва Вы можете стоять у операционного стола? 
– Бывает, целыми днями, без выхода. Если надо, вечером остаешься. Ночью вызывают – приезжаешь. Когда ты на службе, то отдача максимальная, 24 часа на связи. Телефон всегда с собой.

– Многие годы перед Вами – поток людей, чувствующих боль, страдающих, их жизни, здоровье в Ваших руках. Чтобы максимально эффективно оказать помощь, какое отношение к ним необходимо? Должен ли хирург испытывать чувства? Вырабатывается ли иммунитет на чужую боль?
– Вырабатывается способность принимать правильное решение. Это важно. А все остальное – эмоции.

– И эмоции надо убрать. Правильно? Избавление от них – очень важная составляющая профессионализма?
– Да. В данной ситуации они не нужны никому, только мешают. Особенно, когда пациентов много. Нужен опыт, приобретенный с годами, когда уже все делаешь не то что автоматически, но около того. Конечно, видишь искалеченных ребят. Это ужасно. Осколочные ранения. Очень травматичные. Но и бойцы понимают, что здесь – конечная инстанция. Надо радоваться, что сюда попали. Мы делаем все, чтобы максимально помочь каждому. В мирное время много приходится беседовать с пациентами, их родственниками, объяснять. А сейчас разговоров мало, много работы.

– А вне рабочего времени позволяете себе эмоции?
– Какие эмоции? Эмоции могут быть, только когда трудно в операционной…

– Обычному человеку сложно представить, как можно постоянно жить в таком напряжении. Откуда берете силу, на что опираетесь, чтобы выдерживать такие и психологические, и физические нагрузки? Как боретесь с усталостью? Где вы заряжаетесь?
– Никаких препятствий для работы в общем-то не существует. Надо – значит работаешь. Это автоматизм.

– Александр Викторович, спасибо Вам большое за разговор. Он, правда, важен для других.

Александр Образцов не сказал, в чем он черпает силы. Думаю – в себе, человеке, сдержанном на чувства, глубоко порядочном, требовательном к самому себе, профессионалом высокой пробы.

И в призвании, в работе, той самой, которую многие просто не выдержали бы. Осознание ее значимости придает стойкости. Вариантов нет – ты нужен людям. Да и фамилия обязывает.

Беседовала Татьяна Иванченко
Фото из семейного архива Образцовых

Обсудить