Крестик из алюминия

«Родился я 8 сентября в 1925 году в Новосибирской области в селе Немки Здвинского района. Красивое место, лес кругом. Семья у нас была большая: девять человек детей, пять братьев, четыре сестры, я седьмой ребенок. Два брата погибли: один в 1943 году пришел с фронта с орденом Красной Звезды, хромал очень. Потом его снова забрали на войну, и потом пришла похоронка. А второй брат после войны с немцами, призван был в армию и воевал артиллеристом с Японией. Пришел он с той войны весь израненный и скоро умер. Потому что какое могло быть лечение после войны…

Работали мои родители в колхозе, день и ночь. Матушка имела образование – четыре класса церковно-приходской школы, участвовала в песнопениях, занималась детьми, огородом. Огород у нас был очень большой. Помню, как мы осенью накапывали бурт картошки, бурт свеклы, бурт капусты, бурт морковки. Так мы жили, так все село жило.

Еще в тридцать восьмом году наша семья и некоторые другие семьи – подвод двадцать – переехали из Сибири в Ставропольский край. Там у отца была родная сестра. Там у нас домик был, жили нормально, но было ощущение уже, что вот-вот начнется война.

В неполные семнадцать лет
Началась война, всех мужиков забрали, меня посадили на трактор. Работал я в Ставропольском крае тогда, там меня и призвали. Призвали меня в Красную армию 1 августа 1942 года. Мне было шестнадцать лет и одиннадцать месяцев. Отец, был на все руки мастер. Он сделал мне крестик из обычной пластины алюминия. А матушка пронизала сквозь отверстие крестика белую нить, повесила мне на шею и сказала: «Ты, Ванечка, будешь жив, ты придешь». Я ее слова запомнил. Я не знаю, почему она так сказала.

Когда меня призвали, первый эшелон был разбит полностью, а второй эшелон, где был я, проскочил. Нас привезли в Северокавказский военный округ, в сентябре приняли присягу и 1 января 1943 года мы пошли в бой с территории Чеченской республики. В середине февраля мы уже достигли Ростовской области. Там было много потерь, от дивизии почти не осталось ничего. У бойцов многих были вши, болели многие цингой. Просто кушаешь с кровью…. Делали сами бочки: дно вырубали, делали еще одно дно и прожаривали в таких бочках одежду. Для борьбы с цингой нам давали вина и какую-то настойку, что-то вроде с бурьяном.

Первый бой
В январе на территории Ставропольского края я принял первый свой бой. Нам нужно было менять огневые позиции, а нас, четырнадцать человек, выставили в авангард для защиты артиллерийского дивизиона во время его передислокации. Бой длился минут сорок, и был такой, что из четырнадцати человек в живых нас осталось только четверо. Но артиллерийский дивизион был передислоцирован в другое место и там занял позиции.

Одного из нас наградили орденом Красной Звезды, меня – медалью «За отвагу». А потом, когда нас сформировали, и мы пошли, бои были каждый день. Я был наводчиком 122-миллиметровой пушки. Это гаубица. Если расстояние большое, можно стрелять навесом, а если пятьсот метров, то какой тут навес. Тут стрельба прямой наводкой…

Ранение
Мы освобождали Ростовскую область, 5 сентября 1943 года мы взяли Горловку. Там правое колесо моей пушки было разбито, часть его была словно отрезана осколком. Когда снаряд разорвался, был тяжело ранен в живот подносчик снарядов. Пушка была немного набок, но мы все равно вели огонь, а потом заменили колесо.

Бой был очень тяжелый, мы вели огонь почти прямой наводкой из гаубиц, но там у нас были еще и 76-ти миллиметровые пушки. Если бы не танковая рота… Она подошла к Горловке, и мы были этой ротой спасены. Нас бы всех там уничтожили. Но вот такое счастье – танковая рота вовремя подошла. 
Там же объявили, что я награжден орденом Красной Звезды, но этот орден я не получил. Потом уже я делал запрос, но мне ответили, что архивных документов 271-й стрелковой дивизии за 1943 год не сохранилось. 
Мы пошли в направлении Житомира дальше.

16 декабря 1943 года я был ранен. В ночь сделали мне две операции, а перед второй операцией, как мне потом доктор говорила, наверное, мне много влили наркозу, чтоб я заснул. Она меня будила, избила лицо настолько, что оно очень долго потом болело. Но меня все-таки разбудили. Утром нас раненых отправили в Киев на машине, а ночью под бомбежкой нас грузили в эшелон.

Эшелон тот направили в Кировакан в военный госпиталь в Армению. Я лежал на нижней полке: обвязан был весь бинтами, до шеи. И на третий- четвертый день у меня все начало зудеть. У меня была алюминиевая ложка, я немножко разорвал бинты, ну, мне еще другие раненые помогли – мы друг другу, как могли помогали – и стал черенком ложки чесать. А когда меня уже привезли в госпиталь, санитары бинты разрезали, они уж как сухарь были, спеклись. Разрезали бинты, а там, честное слово, белые черви длиной с палец.  А врач-подполковник брал их пинцетом. Поднимает и говорит: «Ай Ванька, ты молодец! Они тебя спасли»!

Черви спасли! Уже потом спустя годы я говорил с докторами, и они подтвердили – правильно тогда тебе доктор сказал: они тебя спасли, поедали что-то ненужное, вредное для больного. В том госпитале я пролежал три месяца и десять дней, потом – маршевая рота, и в Баку в 27-й учебно-танковый полк.

Ранняя седина
Через три месяца я стал механиком-водителем танка. Повезли нас в порт на машинах, инструктора-танкисты сгоняли с платформ американские танки. Танк МК-III Валентайн 7 – то 14-16 тонн, три человека экипаж. Мне дали младшего сержанта, и я был механиком-водителем. В эшелон, и в Белоруссию. Мы попали в 23-ю отдельную танковую бригаду, которая там уже воевала.

…Что я видел в Белоруссии… деревни, от которых остались только дымящие трубы печей. Вот едем, вдруг откуда-то появилась женщина… я ее всегда вспоминаю… Она руки протягивает. Командир кричит: «Механик, стой!» Танк носом в землю, командир соскакивает: «Ну куда ж ты лезешь!» А она подает печеную картошку…

Несколько времени поговорили с ней. Детей ее всех убили фашисты… Едем дальше, все разорено, из подвалов выглядывают чумазые дети. В бою под селом Молочное наш танк был подбит. Снаряд попал между башней и платформой танка. Из троих два человека были убиты, я остался жив.

До этого было объявлено: у кого сгорают танки, приходить на кухню своего батальона – она же остается в тылу, и мы примерно знаем, где она. Я пришел на кухню, там была бочка с водой, я, когда нагнулся пить, смотрю в воду и вижу, что на голове у меня седина, такие проседи появились. Мне и двадцати лет не было еще, а проседи уже были.

А через пять дней приехали танки с горьковского завода – Т-34. Пять человек экипаж, вес машины порядка тридцати двух тонн. Это был уже 44-й год. 1-й Белорусский фронт, а потом нашу бригаду перенацелили на Восточную Пруссию.

В феврале 1945 года я был награжден орденом Красной Звезды. За что награду получил? Был сильный бой, в нем было подбито очень много наших танков. Была такая немецкая группировка, которая стояла на защите Кенигсберга, а мы эту группировку размололи, уничтожили. Полностью была открыта дорога на Кенигсберг.

«Нас извлекут из-под обломков…»
… На границе с Восточной Пруссией нас всех остановили и напомнили приказ Сталина о том, что насиловать нельзя, грабить нельзя. За изнасилование – расстрел, за грабеж – расстрел. И надо сказать, что этот приказ выполнялся. А сейчас бывает читаешь… пишут, что русские пришли и грабили и так далее… это вранье целое.

7 апреля 1945 года было общее наступление на Кенигсберг. Примерно, часов в семь вечера началась такая пальба… откуда, кто стреляет, сплошной невероятный огонь…. Танк наш был подбит, из пяти человек в живых осталось трое. Двое в башне, как и в прошлый раз, погибли. Командира танка мы вытащили, отбежали, вязали, вязали ему ноги, но все-таки он умер. Ноги ему оторвало, болтались… Мы снимали с себя белье, резали, чтобы повязки сделать, мотали, мотали, но он истек кровью. Белеет, белеет, белеет, все из него выходит… Башня танка взорвалась, потому что мы всегда набирали и снарядов, и для пулеметов полтора боекомплекта.

И в этот раз танк был подбит под нижнюю часть пушки. Это горьковского завода была машина, и у нее был недостаток, характерный для наших танков – броня была очень «сухой». Так мы на фронте между собой говорили. Когда в броню попадает снаряд, отлетают от нее осколки разного формата, и особенно эти осколки страшны для экипажа внутри танка.

Эшелон в тыл
…10 апреля нас со всех родов войск набрался эшелон. Я уже был старший сержант, старший механик, водитель танка. Нас в батальоне отобрали троих: механика-водителя Трофимова Мишку, наводчика Бабушкина и меня. Эшелон направили в третье горьковское танково-техническое училище. Там мы должны были учиться на должность заместителя командира рот по технической части.

Проучились мы два с половиной года, потом пришел приказ – училище сократить, и многим из нас предложили в танковое училище города Камышина. А нас человек сорок уже почти готовых офицеров вызвали к замначальника училища генерал-майору.

Он с нами беседовал и сказал «вам предоставляется почетное право быть механиками-водителями на новых тяжелых танках ИС-3 – «Иосиф Сталин». И нас отправили в Кантемировскую дивизию, в 43-ю отдельный танковый парадный полк. Кантемировская дивизия дислоцировалась под Москвой в Нарофоминске.

Приехали туда. В 1948 году я участвовал в параде на Красной площади механиком-водителем за рычагами этого танка. Машина хорошая, конечно, но сейчас намного лучше. Приехали с парада, меня назначили старшиной батальона. В конце сорок восьмого года был приказ – тех, кто с фронта и учился в училищах, собрать и отправить в училища до заканчивания программы и присвоения воинского звания.

А у меня был друг из Москвы. Он мне говорит: «Все, не беспокойся, мы не поедем с тобой и будем в Москве работать на заводе, там у меня работают родственники». Я согласился, но командир батальона вызвал меня, объявил трое суток ареста и отправил на гауптвахту. Он очень уважительно ко мне относился, и потом объяснил свой поступок. Рассказал, как трудно в послевоенной стране, что можно легко спиться на гражданке, а потом привел в батальон.

Там собрали группу, и мы поехали в Ульяновск, где располагалось танковое училище имени Ленина. Мы сдали экзамены, я получил звание лейтенант, а затем стал служить в Забайкальском военном округе. Так началась моя уже офицерская служба, а в конце года меня направили в Китай. Там мы обучали китайские танковые экипажи. Обучали их там примерно полгода.
В пятьдесят втором году – снова Нарофоминск, потом – новые передислокации. Я попал в группу офицеров, которая была направлена для организации учебно-танковой дивизии по подготовке младших командиров, специалистов для танковых частей. После войны я женился, родились дети, я продолжал служить, воспитывал детей».

Из армии Иван Петрович Афанасьев уволился в 1973 году в звании подполковника, а в 1985 году ему присвоили звание полковника и наградили грамотой Президиума Верховного Совета СССР. У Афанасьева семь боевых наград, есть и послевоенные награды. В Тверь Иван Петрович приехал с женой из Риги в 2014 году, ушел из жизни в 2023-м.

Евгений Николаев, фото автора

Обсудить